– Личность Потрошителя не установили, – глядя в потолок, отрешённо сказал Майкл.
– Ну так и что? Информация о нём и его «подвигах» есть в любой исторической книжке за девятнадцатый век. Смени врача, как друг прошу. Или я тебя как-нибудь задушу подушкой, чтобы ты не мешал мне спать.
Питер бросил сигарету в кружку на тумбочке и заворочался на постели, явно намереваясь снова заснуть. Майкл продолжал безжизненно смотреть в потолок. Он в самом деле в прошлом году записался на приём к одному психоаналитику. Дело в том, что он заканчивал учёбу на курсе живописи мастеров эпохи Возрождения. После получения диплома у него были грандиозные планы сделаться самым молодым и талантливым художником, а заодно и искусствоведом в мире. Искусствоведом, который не только умеет рисовать не хуже художников, чьи работы он собирался изучать. Но и рисовать в той же манере. Знающие люди даже говорили что-то об «особенностях почерка», который он умеет копировать. У него уже почти в кармане было место в одном не престижном музее, куда его хотели взять консультантом на испытательный срок. Это было бы только начало. Но метода преподавания в колледже требовала от него дипломной картины, чтобы преподаватели видели, насколько талантливого художника они выпускают. Но у него, как на зло, не было даже намёка на сюжет. Поэтому, шатаясь по музеям, галереями антикварным лавкам, он делал наброски всего, что могло бы подтолкнуть его фантазию. Один раз он засиделся у картины Реньери в каком-то маленьком музее. И, уходя, так торопился успеть до закрытия, что столкнулся в дверях с седеньким старичком. Эскизы, конечно, разлетелись по полу. Помогая ему собрать их, старичок пришёл в неописуемое волнение. Ведь повальное увлечение импрессионизмом и прочими неудобопроизносимыми видами живописи заставляли задуматься, что век классических форм и композиции картин умерли вместе с Ребрандтом и Тицианом. Когда же Майкл пожаловался, что при своём таланте он не может сделать дипломную работу в срок, новый знакомый, назвавшийся Деметриосом Костакисом, ненавязчиво предложил посетить своего друга, доктора Фрейма, который, возможно, раскроет причины подобного торможения процесса. Майкл посмеялся тогда. Но через месяц, обуреваемый бессонницей из-за волнений, связанных с дипломом, он всё же посетил того друга. Надо сказать, что в течение этого месяца он не терял связи со старичком, оказавшимся антикваром небольшой антикварной фирмы. Деметриос Костакис даже давал ему рисовать копии с оригиналов малоизвестных широкой публике художников-классиков для своих менее богатых, но от того не менее одержимых снобизмом клиентов. Мастерство Майкла неизменно приводило его в восторг, граничащий чуть ли не с поклонением. А Майкл получал возможность набить руку, подзаработать, да и бесплатно столоваться время от времени у доброго старичка. Куратор Майкла, видя такую работоспособность, уже предвкушал диплом, когда Майкл сказал, что для его масштабного проекта ему нужно время. Куратор, весьма недовольный и разочарованный, вынужден был согласиться. А Майкл это время посвятил врачу, его методам и своим появившимся кошмарам. Врач хмурил брови, бормотал что-то о нервном напряжении, подавленных желаниях, родовой травме и прочих заумных психологических вещах. А Питер, его сосед по комнате в общежитии, угрожал придушить его подушкой. Одно радовало Майкла: сюжет для своей картины он нашёл. Даже сумел нарисовать большую часть ночами, когда, вот как сейчас, боялся заснуть и увидеть новый кошмар или старый, где его преследовала женская голова с раскрытым ртом и выпученными глазами. Сегодня он решил, несмотря на ранний час, подняться в свою импровизированную студию и попробовать поработать.
Он встал и начал тихонько одеваться.
– Придурок, – буркнул из-под одеяла Питер, когда Майкл закрывал дверь. Майкл чуть улыбнулся. Может, он и придурок, но его искусство приносит антиквару неплохие деньги. Тот сам говорил, как трудно ему бывает разубедить клиента в том, что он держит в руках оригинал, а не копию. А уважение в глазах одного такого любителя классики, когда они столкнулись и антиквар сказал, что это Майкл автор картины, стоило всех прибылей, которые молодой человек получил от своего хобби. Странно, что к нему ещё не обращались с предложением начать подделывать картины. Некоторые младшекурсники об этом шептались в мужском туалете. А ему даже намёка никто не сделал. Впрочем, какая разница? Он вполне легально зарабатывает честным трудом. Пока не окончит колледж и не встанет на ноги. Тогда можно творить и самому. А не только копировать корифеев прошлого. Если бы только не эти кошмары…
Пробираясь в мансарду, которую колледж сдавал нескольким ученикам-художникам под студию, Майкл пытался вспомнить, когда же именно они начались. Возможно, после одного из сеансов гипноза? Или после приёма очередного лекарства? Он ведь не фармаколог – не знал, чем именно его лечат. Однако, результат был на лицо: его дипломная картина близилась к концу. Столь ярких образов и такого причудливого сочетания цветов ему не удавалось добиться раньше. Вот и сегодня, поднимаясь наверх, он уже видел, как закончит картину…
Подойдя к двери, он достал ключ. Скрежет замка больно резанул по ушам. Войдя в мансарду, он включил только приглушенный свет. Медленно снял мешковину с холста и задумчиво взял в руки кисть…
– Я рад, Майкл, что вы наконец хотите мне показать вашу работу. Я ждал её окончания ещё восемь месяцев назад, – говорил тучный преподаватель, бывший куратором Майкла в дипломной работе. Они поднимались в мансарду, где Майкл хотел перед показом дипломной комиссии продемонстрировать свою работу наставнику. За ними, тяжело дыша, поднимались ещё два человека – профессор кафедры искусств эпохи Ренессанса и декан художественного факультета. Они хотели первыми из комиссии увидеть творение расхваливаемого ученика. К тому же, оба они будут в этой комиссии его оценивать. И сегодняшнее неформальное общение могло расположить их к Майклу.
Войдя, Майкл раскрыл все окна, и яркий солнечный свет залил большую пустую комнату, в которой из мебели были только несколько мольбертов и старый вытертый диван у стены рядом с дверью. Майкл подождал, когда трио соберётся у его мольберта, и театрально сдёрнул покрывавшую его ткань. Трио молчало. Майкл ждал. Пожирая глазами свою картину, он не видел, как менялись лица преподавателей.
– Это вы подготовили в качестве дипломной работы? – после долгого молчания наконец спросил куратор. В его голосе чувствовалось напряжение. Но Майкл этого не заметил.
– Да, – сказал он восторженно. – Я назвал её «Разгневанная Немезида с секирой в руке».
– Лучше уж «Женщина с топором», – буркнул декан.
– Что? – очнувшись, повернулся к нему Майкл.
– Так на это вы потратили своё время? – снова спросил куратор.
– Да, именно.
Полотно было не слишком большим – два с половиной метра на полтора. Оно было выполнено в классической манере венецианских мастеров эпохи Возрождения с лёгким оттенком маньеризма. Картина изображала как бы часть комнаты: весь левый край представлял собой бурый угол. Впечатление портил бело-розовый херувим в верхнем левом углу, в ужасе прикрывший рот правой ручкой. Левую он зачем-то вытянул вперёд. Взгляд херувима был направлен на пару в центре картины. Слева, в тени комнаты, на спине лежал мужчина. Зрителю были видны только его кучерявая макушка и верхняя часть спины. Через его правое плечо был переброшен хитон. Мужчина опирался на правую руку. Левую вытянул вперёд, как будто защищаясь. Справа от него во весь рост стояла полуобнажённая женщина. Она развернулась как для замаха справа налево большой секирой. Зрителю были видны её обнажённые руки, часть спины, с которой сползла туника, напряжённые ноги и, главное, оскаленное в гримасе гнева и негодования лицо. За её спиной были видны четыре столба, поддерживавшие каменные арки. За ними был виден зелёный сад и каменный фонтан. Сквозь арки пробивалось яркое солнце, отражавшееся на лезвии секиры. В нижнем правом углу картины застыла чёрная женщина со странным выражением лица – не то удовлетворения, не то испуганного любопытства. Вся картина в целом вызывала непонятное чувство узнавания или дежа вю.
Наконец молчание нарушил куратор.
– Что ж, Майкл, спасибо, что вы показали свою работу сейчас, а не на её защите. Очень сожалею, господа, – обратился он к двум мужчинам. – что вы потратили своё время.
– Потратили время? Сожалею? – Голос Майкла буквально взлетел до потолка мансарды. – Чёрт возьми, что происходит?
– А происходит, молодой человек, – басом сказал профессор. – что вы зря потратили деньги и время на обучение здесь. А мы, к сожалению, выучили еще одного ремесленника.
